На границе стихий. Проза - Сергей Смирнов

Вместе со снегом исчезла фанерная будка на птичьих ногах, судьба её никого не заинтересовала, кроме охромевшего бригадира Неломайшапки. По-птичьи взмахивая локтями, он пробирался по участку, вёл строгий учёт потерям.

– Ай-яй-яй, – приговаривал он, глядя на поломанные, в обтрёпанных лоскутьях, подрамники. Лозунга на копре не было, и Неломайшапка пожалел, что вовремя не снял его с вышки. Наверняка когда-нибудь пригодился бы.

– Рейка хороша, сухая, – сказал кто-то голосом Роговицына.

Бригадир открыл рот и повернулся, но рядом и до самого горизонта никого не было.

– Фу, ты, черт беззубый!

А тишина стояла! Незаметная рабочая тишина. Стучал дизель, черный угольный дым слабо полоскался на ослабевшем ветру. С большой печалью смотрел Неломайшапка вокруг, не узнавая своего, сообща нажитого, в обшарпанных скособоченных строениях, раскиданных на льду под пустым невидимым небом, всматривался воспалёнными глазами в лица буровиков: «Как же это, братцы, а?»

Но в бригаде говорили:

– Пурга – это к весне!

На буровой, как шкворнем об рельсу, набатно звенело железо: многорукий Слон – «та-ра-ра!» – играл на своём многотонном инструменте. Керн шел на все сто, – как тут не подпоёшь! Роговицын покуривал вопреки инструкциям и ковырял на стенке засохшую грязь: пропала малярная работа.

Днём, дельфином ныряя в снегу, в бригаду пробился вездеход. Первым его заметил Баряба:

– Мини-и-истра везу-у-ут!

Все свободные от вахты толпились у столовой.

«Я ему сейчас всё выскажу», – думал дизелист Сомов. – «Не сробеть бы только…».

Толпа настороженно притихла, пытаясь разглядеть, кто же там приехал, когда вездеход лихо крутнулся на месте, обдав встречающих снежной пылью и тёплой бензиновой гарью.

– Здорово, бичи! – орал, высунувшись из люка, разбитной рыжий вездеходчик Серёга. – Кому таблетки от насморка! У меня целый ящик завалялся!

Все поняли его предложение однозначно и зашмыгали носами. Обстановка несколько разрядилась, но никто особенно не выступал, ждали, что будет дальше.

– Так что вот, – расплылся Серёга, – не дождался вас министр, тю-тю. У него за пятьсот прямого простоев не должно быть, а?

– А чё ж не постоять-то, это ж не буровая.

– У нас простоев не бывает, – озираясь, отрезал Неломайшапка, как будто министр мог его услышать.

– А вот запои случаются, – поддел бригадира Роговицын.

Мнения по поводу министерской проверки опять, конечно же, разделились. И только в самом конце хромой бригадир, ещё раз оглядев своё потраченное пургой хозяйство, радостно сказал:

– А всё же, мужики, повезло нам, что он не приехал. Вон у нас какой беспорядок.

И опять ему почудился противный голос Роговицына:

– Это в голове у тебя – беспорядок.

ЗНАКОМСТВО

Вертолёт шёл сначала над вершинами сопок, едва не касаясь брюхом зазубренных каменных кекуров с длинными и тоже зубчатыми тенями. Несмотря на холод в салоне, клонило в сон, но Юрик, опершись спиной на тюк со спецодеждой, упорно пялился в иллюминатор: сопки кончились, внизу лежала равнина, освещенная ночным полярным солнцем. Тонкий лист облачности, проткнутый острыми конусами горных вершин, постепенно накрыл её: излучины петляющих рек перестали вспыхивать отраженным солнечным светом. Пятна снега на склонах и нижняя кромка облаков светились холодным и голубым. Черная гряда надвинулась, вертолёт стал набирать высоту.

Снаружи потемнело: вошли в облака, и Юрик с досадой отвернулся. Началась болтанка.

Рядом, на откинутых сиденьях, спал бурмастер Коротаев: вонючие портянки размотались, потные волосы прилипли к морщинистому загорелому лбу. Пьяный Коротаев ёжился во сне и тяжело всхрапывал. Юрик старался на него не смотреть.

Напротив сидели главный геолог и его зам, оба дремали, мотая головами из стороны в сторону.

Незаметно Юрик заснул, а когда проснулся и выглянул в окно, увидел капельки на стекле, струящееся назад варево облаков и тумана, и желтовато-бурую тундру внизу. Прижатый к земле, вертолёт, глухо урчал, скользя над бездонными провалами бесчисленных озер. У Юрика захватило дух: нескончаемая равнина подавляла угрюмостью красок и неземной безжизненностью. «Как же можно здесь жить, – сплошная вода… А красиво. Как кружево…»

– Попадёшь сюда и каюк, – Юрик увидел рядом блестящий мутный глаз: Коротаев прижался лбом к холодному стеклу и, скосив взгляд, смотрел вниз.

Показалась большая река и седоусый кораблик на ней. Вынырнули светлые домики в несколько рядов на крутом берегу, серебристые баки для горючего, огромные даже с высоты. Тундра потеряла свои первобытные краски, исполосованная пунктирами машинных следов. Не замедляя хода, вертолёт резко снизился, шлёпнулся на бетонку и покатился к приплюснутому зданию с башенкой наверху.

В салоне сразу задвигались, завозились, позёвывая и растирая заспанные лица. Дверца в пилотскую кабину распахнулась, летуны в тесноте натягивали куртки, и было странно чувствовать вращение лопастей где-то наверху, как будто вертолёт был живым существом и мог не подчиниться командам людей.

На заправку полчаса и вперёд, – техник откатил дверцу и первым спрыгнул на бетон.

– О-хо-хо, – зевнул Коротаев, глядя на кучу тюков и ящиков в полумраке салона, – десант, за мной! – и, подняв воротник обвислого пиджака, полез наружу.

Пройдя через деревянный аэровокзал, они сразу попали в посёлок. На ночных улицах было пусто, с сухим шелестом сыпалась снежная крупа, небо отдалилось, висело серой плитой над серыми домами. Коротаев, давясь папиросным дымом и кашлем, грохал сапогами рядом с Юриком:

– У Глушкова-то должно быть… Обязательно должно… У Глушкова всё есть…

Глушков оказался начальником перевалочной базы. Все набились в его маленький зелёный вагончик, в тепло. Сам Глушков накручивал диск телефона.

Юрик с интересом огляделся: на кроватях кто-то спал – торчали только всклокоченные волосы, по стенам – вырезки из журналов, на столе недопитая бутылка с вином, чашки, вскрытые консервы.

Коротаев цепким движением встряхнул бутылку, оценивая, сколько в ней осталось.

– Вина что ли выпить, раз водка кончилась, – пробормотал он, работая на публику.

– Коля? – раздался голос Глушкова, – Глушков. Сейчас пришла «восьмёрка»… Да, из батагайского отряда… Ты её не заправляй. Понял? Пусть посидят, голубчики, суток двое – трое… Если что, говори – Глушков. Да… Ну всё, отбой.

– Ты понимаешь, что получилось, – Глушков повернулся к главному геологу, – выбил три тонны горючего, чтобы детей из интерната в лагерь на юг отправить…

– Ген, а Ген?… – Коротаев вопросительно смотрел на начальника перевалочной базы. Тот, не глядя, махнул рукой и продолжал:

– Тут как раз «вертушка» из Батагая пришла. Думаю, вот хорошо. Созвонился, договорился, заправку дал… Детишки километр целый бежали, с чемоданами, а он у них на глазах взлетел! Заправились, сволочи, и улетели. А теперь – пусть сидят. Горючки ни капли не дам, ты уж извини. Учить надо гадов…

Главный молчал. Всем, конечно, было жалко детишек.

Коротаев снова загремел бутылкой. Он, видно, стеснялся допить все сразу, наливал по полчашки, но помучавшись, опять брался за бутылку.

Глушков тоже молчал, глядя в окно. Там беззвучно и стремительно падал снег. Коротаев задумчиво сосал папиросу толстыми губами. Проскрежетала кровать. У Юрика слипались глаза, в ушах звенело.

Первым заговорил главный геолог:

– Геннадий Григорьич, нельзя же так. За каждую несправедливость не накажешь, а у меня план выброски горит. Врочем, что я… – он взглянул на Юрика, – вот, практиканта прислали, пусть побудет у тебя немного, пообвыкнется, а дальше решим.

– Не накажешь?.. Если захочешь, ещё как накажешь, на всю жизнь, – пробурчал Глушков. – Ладно, устали, наверно, с дороги. Жаль выпить ничего нет, и вы, тоже… прилетели… Пошли устраиваться.

Глушков привел Коротаева и Юрика в соседний, такой же дачного вида, вагончик, только внутри было попроще и холодно.

– Па-дъём! – гаркнул Глушков.

С кроватей поднялись двое. Собираясь, один приговаривал: «Счас, Гена. Счас уходим». Потом достал из-за кровати недопитую водку, спросил скороговоркой:

– Будешь? Нет?

Не дожидаясь ответа, тут же приложился, и оба вывалились за дверь. Все произошло настолько быстро, что Юрик даже не успел как следует их рассмотреть.

– Ну вот, отдыхайте до утра. – Это Глушков, домашним голосом.

Коротаев, ожив, увязался за Глушковым, они вышли, громко заговорили, стоя напротив окна. Юрик скинул телогрейку, сапоги, в свитере залез под грязное ватное одеяло. Некоторое время он слышал невнятное бормотание за стеной, запах мочи и немытого тела, исходивший от чужой постели, по стене полз вялый от холода таракан. На этом Юрик провалился в сон.